Как в России появился культ личности Наполеона Бонапарта

200 лет спустя после смерти Бонапарта, он остается одним из главных лиц на сцене русского исторического прошлого. Как так получилось?

«Наполеон косил траву, поляки пели журавлями» – французский император обычно являлся в жизни русского ребенка вместе с этой присказкой. А за ним и Кутузов – победитель Наполеона. Вот уже больше 200 лет эти герои часто становятся первыми историческими персонажами, с которыми знакомятся русские дети. Но как в число героев русского прошлого затесался французский император, к тому же – враг русских?

В 1806 году определением Святейшего Синода «враг мира и благословенной тишины» Наполеон Бонапарт был причислен к гонителям Церкви Христовой. Происходило это на фоне образования Третьей антинаполеоновской коалиции и явно грядущих столкновений русской армии с французами. В этих условиях русские идеологи решили придать будущей войне священный характер. Но в 1807 Россия и Франция заключили мир в Тильзите, и вплоть до 1812 официальная Россия как бы «забыла» о Наполеоне-Антихристе – но не народ.
Поэт Петр Вяземский записал разговор двух русских мужиков о Тильзитском свидании императоров, которое происходило на плоту посередине Немана. «Как же это наш батюшка православный царь мог решиться сойтись с этим нехристем?» – говорил один. «Да как же ты, братец, не разумеешь – наш батюшка именно с тем и велел приготовить плот, чтобы сперва окрестить Бонапарта в реке, а потом уж допустить его пред свои светлые царские очи», – отвечал другой.

«Гению подражали, врага – ненавидели»

Встреча Наполеона I и Aлександра I на Немане 25 июня 1807 года. Адольф Роэн - Коллекция дворца Версаль

В то же время старшее поколение, еще заставшее дружбу с Наполеоном императора Павла Петровича, ценило француза по своим причинам. Для них Наполеон, который главным событием своей жизни считал Французскую революцию 1789 года, был реставратором французской монархии, олицетворением сильной самодержавной власти. В усадьбе старших родственников поэта Афанасия Фета портрет Наполеона висел еще с конца XVIII столетия, и только после 1812 года был убран в чулан.

В целом для тогдашних русских образ Наполеона имел две грани. Как писал ветеран 1812 года Илья Радожицкий (1788-1861), являясь «врагом всех наций Европы», Наполеон был вместе с тем «гением войны и политики». Поэтому «гению подражали, а врага ненавидели».

Конец победам! Богу слава!

Низверглась адская держава:
Сражен, сражен Наполеон!..

– писал в 1814 году Николай Карамзин. «Исчез, как утром страшный сон!» – будто продолжает за ним 15-летний Александр Пушкин в стихотворении «Воспоминания в Царском Селе».

Однако со временем отношение Пушкина к Наполеону меняется. В 1824 году Пушкин называет Бонапарта «Земли чудесный посетитель». Наконец, в «Евгении Онегине» (1823-1830) Пушкин дает императору окончательную оценку: «Мы почитаем всех нулями, // А единицами – себя. //Мы все глядим в Наполеоны; // Двуногих тварей миллионы // Для нас орудие одно...»

Пушкин в своем творчестве живо отразил изменение отношения к Наполеону в русском обществе. Во многом на это повлияла последняя часть жизни Бонапарта – образ узника острова Святой Елены изрядно добавлял этой истории романтики. После смерти Наполеона (5 мая 1821) черты «злодея» в его образе стали сходить на нет.

Русский культ Наполеона

Статуэтка «Последние дни Наполеона». Бронза. Италия, 1867 - Rauantiques (CC BY-SA 4.0)

В эпоху, когда, по воспоминаниям известного адвоката Анатолия Кони, по улицам Петербурга ходили итальянцы-шарманщики, чьи инструменты были украшены фигурками умирающего в постели Наполеона и плачущих вокруг него генералов, само имя «Наполеона» становится нарицательным. Писатель Александр Дружинин называет Гёте «умственным Наполеоном нашего века», Александр Герцен писал, что Байрон – «Наполеон поэзии»…

Уже в 1897 году историк Василий Ключевский пишет: «в настоящее время зачастую встречаешь гимназиста, который идет с выражением Наполеона I, хотя в кармане у него балльная книжка, где всё двойка, двойка и двойка». Более того, главные события биографии Бонапарта тоже приобретают статус мемов – так, князь Андрей Болконский в романе «Война и мир», написанном Толстым в 1863-1869 годах, спрашивает: «Как же выразится мой Тулон?» Осада Тулона (сентябрь-декабрь 1793), который защищали роялистские силы при поддержке британцев, стала первым крупным подвигом до этого неизвестного капитана-артиллериста Бонапарта. С тех пор слово «Тулон» стало метафорически означать момент блестящего начала карьеры.



Наполеон во время осады Тулона, 1793 - Édouard Detaille

В то же время на изучении основных кампаний Наполеона, по воспоминаниям генерала Алексея Игнатьева, «зиждилось академическое военное образование» в русской армии рубежа XIX-XX веков. Знание основных этапов биографии Бонапарта становится необходимым элементом образованности любого культурного человека.

Наконец, сам Николай II, как пишет историк Сергей Секиринский, «беседуя с французским послом Морисом Палеологом в царскосельской библиотеке, за столом, на котором лежала дюжина книг, посвященных Наполеону, признался, что испытывает «культ к нему». И это в 1917 году, когда крах Российской империи уже фактически неизбежен! Далеко же завело царя увлечение наполеонизмом.

Одним из немногих, кто противостоял в те годы возвеличиванию Наполеона, был художник Василий Верещагин. В 1895-1896 годах в Москве и Петербурге состоялись выставки его цикла картин «Наполеон в России», в котором Верещагин стремился «показать великий национальный дух русского народа», а также «свести образ Наполеона с того пьедестала героя, на который он внесен».

На картинах цикла Бонапарт показан вовсе не торжествующим героем. Он безуспешно надеется получить ключи от Москвы, в мрачном ступоре ожидает известий о мирном договоре в Петровском дворце или, комичный в венгерской шубе и шапке, бредет с палочкой впереди отступающей некогда великой армии. «Разве такого Наполеона мы привыкли видеть?» – в удивлении вопрошала публика. Ракурс, взятый Верещагиным, большой популярности не нашел – на цикл картин среди богатых русских даже не нашлось покупателя.

Только в преддверии юбилея Отечественной войны в 1912 году царское правительство, под давлением общественности, выкупило у Верещагина всю серию целиком.



«На большой дороге. Отступление, бегство…». Картина из цикла «Наполеон в России» Василий Верещагин

В эпоху Февральской революции 1917 года наполеоновский миф – восстановление монархического правления неким неизвестным до того героем из народа – возродился было в образе Александра Керенского: «И кто-то, упав на карту, // Не спит во сне. // Повеяло Бонапартом // В моей стране» – писала о нем Марина Цветаева. Русские, проживая свою революцию, не могли не ассоциировать ее с самой знаменитой революцией прошлого – Великой Французской, отсюда и всплеск интереса к образу первого консула.

«В Наполеоны» метили революционер Борис Савинков и один из руководителей Белого движения Лавр Корнилов. Как сообщал в те дни Александр Блок, «Правые (кадеты и беспартийные) пророчат Наполеона (одни первого, другие третьего)».

Однако Октябрьская революция и ее последствия в наполеоновский миф никак не укладывались, и на долгое время он был позабыт. Вернуть к жизни образ Бонапарта решили в сталинские времена.

Наполеон в СССР

Владислав Стржельчик в роли Бонапарта в фильме «Война и мир» Сергей Бондарчук/Мосфильм, 1967

В 1936 году выходит книга историка Евгения Тарле «Наполеон», по сей день остающаяся одной из самых популярных биографий Бонапарта в России. Изобилующий историческими допущениями и неточностями, труд Тарле вновь возрождает романтический и даже мистический образ Наполеона, героя, которому будто судьбой была предопределена мировая слава. «Все – и крупные, и мелкие условия так складывались в эту пору, что неудержимо несли его на высоту, и все, что он делал, или что происходило даже помимо него, поворачивалось ему на пользу», – писал Тарле.

Сергей Секиринский прямо называет эту книгу «политическим заказом» – ведь именно после ее выхода, несмотря на разгромные рецензии, находившемуся в опале Тарле вернули звание академика АН СССР.

С началом Великой Отечественной войны образ Наполеона, разумеется, снова стал упоминаться в контексте агрессора, но уже «не страшного» – побежденного, и сравнение с ним Гитлера было призвано вдохновить и обнадежить народ и личный состав армии. «Не первый раз нашему народу приходится иметь дело с нападающим зазнавшимся врагом.

В свое время на поход Наполеона в Россию наш народ ответил Отечественной войной, и Наполеон потерпел поражение, пришел к своему краху. То же будет и с зазнавшимся Гитлером, объявившим новый поход против нашей страны», – говорил нарком иностранных дел Вячеслав Молотов в своей речи 22 июня 1941 года, в день начала войны.



«Перед Москвой в ожидании депутации бояр». Картина из цикла «Наполеон в России» Василий Верещагин

Позже контрнаступление под Москвой 1941-1942 года в официальной пропаганде сравнивалось с поражением и отступлением наполеоновских войск осенью 1812 года. К тому же в 1942 исполнилось 130 лет Бородинской битве. «Война и мир» снова стала одним из самых перечитываемых произведений. Сравнение это приходило в голову, конечно, не только русским. Немецкий генерал Гюнтер Блюментрит (1892-1967) писал, что под Москвой в 1941 году «воспоминание о Великой армии Наполеона преследовало нас, как привидение. Все больше становилось совпадений с событиями 1812 года...»

Сам Гитлер счел нужным ответить на такие настроения в своей армии. Выступая в рейхстаге 26 апреля 1942 года, Гитлер, желая доказать, что солдаты вермахта мощнее армии Наполеона, подчеркивал, что Наполеон сражался в России при температуре –25°, а солдаты вермахта – при -45° и даже –52°! Гитлер был также убежден, что именно отступление сгубило Наполеона – а немецкая армия имела жесткий приказ не отступать. Немецкая пропаганда стремилась «отстроиться» от наполеоновской истории.



Маршал Георгий Константинович Жуков - Sputnik

А в СССР после войны бонапартистский миф снова подвергся критике. Слишком опасной была фигура Георгия Жукова – главного героя войны. В своем дневнике художница Любовь Шапорина, восхищаясь Жуковым, этим «величайшим военачальником Русской истории» прямо писала: «доживем ли мы до 18 брюмера?» (10 марта 1956 года), надеясь на восстановление руками Жукова старого «буржуазно-демократического» порядка.

Неудивительно, что в обвинениях, предъявленных Жукову партийным руководством в 1957 году, повторялись слова «бонапартизм», уже звучавшие в его адрес в 1946 году. «Брюмера» не случилось – хрущевская опала стала для Жукова последней, к политической деятельности он уже не возвращался. А что же образ Наполеона?

В годы позднего СССР и постсоветской России французский император окончательно обосновался на книжных полках – в фарфоровых бюстах и исторических трудах. Ни официальная пропаганда, ни какие-либо оппозиционные идеологи образ Бонапарта активно не использовали – чего не скажешь о копирайтерах, которые продолжали его успешно эксплуатировать как неотъемлемую часть русского исторического самосознания.

Последним крупным появлением Наполеона на русских экранах стало использование его образа в серии рекламных роликов «Всемирная история. Банк Империал», снятых в 1992-1997 годах Тимуром Бекмамбетовым. Два из роликов, ставших классикой русской рекламы, эксплуатировали образ Бонапарта, причем оба – в комплиментарном ключе. В первом ролике – «Барабан» – император демонстрирует хладнокровие и бесстрашие на поле боя.

Во втором – «Наполеон Бонапарт» – создатели отдают дань умению Наполеона с достоинством принимать и победу, и поражение. В ролике показано бесславное бегство Наполеона в Париж после переправы остатков его армии через Березину. «Я только хотела посмотреть на моего императора», – говорит Наполеону, догнав его у кареты, пожилая француженка. В ответ Бонапарт отдает женщине монету со своим портретом и говорит: «Здесь я выгляжу гораздо лучше».